Из поездной бригады «Невского экспресса» шесть человек попали в катастрофу во второй раз.
Проводник
Алексей Иванов сидит на больничной койке и теребит в ладонях мобильный телефон. Его только что выписали, и он ждёт девушку, которая должна приехать за ним.
– Вообще-то в тот день не моя смена была, – говорит он. – Просто у меня часов не хватало до нормы, и я попросился в рейс. Назначили во второй вагон. До Москвы доехали нормально, а там как-то сразу не заладилось. Две девушки подходят с распечатками билетов, заказанных через Интернет. Смотрю список пассажиров – их там нет, видно, забыли зарегистрироваться. Этих девушек потом ещё по телевизору показывали.
Ну вот поехали мы. На 67-м и 68-м местах у меня сидели две пожилые женщины. И одна из них в грубой форме заявляет: «Я не могу здесь ехать, мне дует и накурено, туалет рядом». Ворчала, ворчала. В общем, пересадил я их на пустые 12-е и 13-е места минут за двадцать до взрыва. 67-е и 68-е потом смешались с перегородками, креслами, месиво было.
Я в служебке находился, когда нас подкинуло, вагон понесло юзом, он свалился на бок, потащило. Стаканы на голову посыпались, тарелки. И время как будто растянулось, медленно так тянулось. Но я сразу понял, что произошло. Как-никак в подобной передряге второй раз. И вот нас несёт на боку, а я жду, когда же остановимся.
Потом нашёл лазейку в окне, протиснулся: темень, дождь, стоны. Первая мысль была: только бы идущий за нами поезд не долбанул в темноте – тогда всё. Я побежал в конец вагона, как фонарём, свечу мобильником. Холодильник из тамбура вытащил, кусок перегородки: в образовавшуюся дыру только на животе можно было пролезть в салон.
Протиснулся, осветил, а там – каша. Люди, вещи, кулеры с водой, из-под обломков руки-ноги торчат. Короче, кошмар. Стоны, лица в крови, у самого тоже что-то тёплое текло по щеке.
Как сказали потом врачи, один миллиметр – и Алексей лишился бы глаза.
– Меня потом спрашивали врачи, – продолжает он свой рассказ, – было ли у меня состояние шока? А я не знаю. Но, наверное, было. Потому что откуда бы силища такая взялась? Там женщина одна очень грузная лежала, в других обстоятельствах я никогда бы её не поднял, а тут подхватил, как пушинку. Вынес двоих или троих, люди подбежали, стали тоже помогать.
Дня три назад вот в этой больнице я одного из тех пассажиров нашёл. Он, как в клетке, между полкой и крышей оказался зажат. Я его уже под конец обнаружил, воду по глотку давал через решётку. Затем мужики подошли, отогнули полку, вытащили. Он на четвёртом этаже лежит, я – на шестом. Ходил к нему, сидели, вспоминали, – вздыхает Алексей. – Нас сейчас в герои зачислили. Телевидение, фотографии. Только какие мы герои? Просто мы действовали так, как и должны действовать проводники в нештатных ситуациях. Героями были некоторые пассажиры. Были такие мужики, которые очень многих спасли. Без преувеличения говорю: если бы не они – жертв было бы гораздо больше.
– Алексей, вы второй раз уже угодили в аварию на одном и том же поезде. Нет ощущения, что это кто-то или что-то предупреждает вас? Может, ну его, этот поезд?
– Знаете, если так рассуждать, тогда лучше обложиться подушками, сидеть дома. А я на байке ещё летаю.
– В каком смысле?
– В прямом. Скорость люблю, мотоциклы. Сейчас вот выпишусь, и вроде бы на днях нас должны отправить на море, на реабилитацию. Только мы с друзьями-байкерами свою реабилитацию проведём.
– И что дальше?
– А что дальше? На работу. Мне тоже многие говорят: уходи, уходи. Только зачем? Без поездок меня уже через две недели начинает ломать. Это как с мотоциклом: не ощущаешь тугой ветер на лице – жить как-то становится скучно.
Механик
– В тот вечер у меня вообще была последняя поездка перед отпуском, – рассказывает один из самых молодых почётных железнодорожников РЖД, механик «Невского экспресса» Денис Бороздин. – Настроение такое хорошее было, думал: вот сейчас приеду домой, отосплюсь как следует, а завтра с друзьями махнём на рыбалку. И тут вагон стало трясти. Я был в пятом, шёл в хвост проверить, всё ли там нормально работает: двери, туалеты. Сразу побежал в штабной вагон узнать, что произошло. Взяли с начальником поезда фонари, пошли осматривать состав. Тишина вокруг стояла невообразимая. Вдруг какая-то пружина в луче показалась, потом тележка. Вот тут мы сразу всё поняли – катастрофа! Но было неясно – обесточена линия или нет. Три тысячи вольт, провода болтаются. Подходим ко второму вагону, там вообще жуткая пыль, обшивка выдрана, крики. Лёха Иванов вытаскивает раненых, кладёт их на площадку. Опять лезет в вагон, как шальной в те минуты был. Мы тут же по рации стали просить проводников найти медиков, принести всё, что есть из тёплых вещей, и воду. Прямо на рельсах лежали несколько человек, ещё шевелились, шептали что-то. И так нелепо было осознавать, что ты ничем помочь им не можешь, только укрыть. Люди прямо на глазах умирали. Я подбежал с одеялом к одной женщине, а у неё уже пульса нет. Никому такое увидеть не пожелаю. Стоны, кровь, ужас в глазах. Я всё как будто на автомате делал.
Стали таскать спасённых на подстанцию, потом приехала «скорая». Уже под утро меня отправили в штабной вагон. Всё опять стихло, погибшие лежали вдоль дороги, и вдруг в кармане одного из них стал звонить мобильник. Он звонил и звонил. И музыка из него такая весёлая была – жуть. Снилось несколько раз потом.
– А после того, первого раза что-нибудь снилось?
– Тогда всё по-другому было. Я сидел в служебке, заполнял документы, и вдруг поезд как будто по льду поехал. Посмотрел в окно, щебёнка летит из-под колёс, и рельс приближается к лицу. Тогда наш вагон просто завалился на бок. И никакого ужаса в общем-то не было. Я только боялся потом мосты проезжать. Машинально хватался за кресла, дверные ручки. Но потом прошло. Только мама каждый день твердит – уходи.
– А ты?
– А я на это ей отвечаю: человек родился – Бог карточку завёл. И что Он там в последней графе написал – так всё и будет. Я думаю, у меня там написано: работать долгие годы на железной дороге. Так что как ездил, так и буду ездить. И потом зря, что ли, я в ПГУПСе учусь? В 2011 году диплом получу, надеюсь.
Проводница
Со времени самой большой катастрофы в её жизни прошло две недели, а она до сих пор не может обойтись без успокаивающих средств. Но даже ими дрожь в голосе, когда она начинает вспоминать, не унять.
– Это был ад, – постоянно всхлипывая, говорит проводник 11-го вагона Марина Смирнова. – Хотя сначала я даже и не поняла, что произошло. Раздался хлопок, и поезд сначала как будто натянулся струной, а потом резко стал тормозить. Я наливала чай в это время, стакан выпал из рук. Крикнула пассажирам, чтобы все зашли в свои купе. А сама побежала, открыла боковую дверь, и оттуда сразу ударил запах сырой гари. Через некоторое время по рации сообщили, чтобы мы, проводники, искали медиков. Но и тогда ещё не было осознания, что попали во что-то ужасное. Я пошла по купе опрашивать пассажиров. Тут снова передали, что нужны тёплые вещи, матрацы, медикаменты. Но у нас ведь аптечки только, чтобы оказать первую необходимую помощь. Собрали у кого что было. Шинели, ковры, шторы даже. Наш поезд скоростной, в нём нет спальных мест, поэтому и одеяла, и матрацы были только у проводников. Мы всё это взяли, сколько могли унести, и побежали назад. С километр, наверное. А там – обломки колёсных пар, раскрошенные бетонные столбы, у вагона – люди, крики. Я фонариком осветила женщину, она лежала прямо на рельсах, и лицо её было каменным. Мы побежали дальше, к первому вагону. Фонарей не хватало, светили чем придётся: ноутбуками, телефонами, шины для раненых делали из веток деревьев. Потом принесли дрова, разожгли костры. Людей несли, а они прямо по дороге умирали. Не могу…
Она долго молчит, кусая губы.
– Пассажиры, конечно, молодцы. Просто замечательные люди. Многие поснимали с себя куртки, рубашки для того, чтобы укрыть покалеченных. Затем оттащили их в домик к бабушке Елене Голубевой. В ту ночь люди совершенно разных взглядов, достатка, интересов проявили такую взаимовыручку, что и от этого слёзы наворачивались. И мужчины у нас оказались вовсе не инфантильными, как это принято сейчас говорить. Там был такой Олег Смирнов, так он прямо чудеса творил. Железо рвал, окна разбивал, на себе столько народу вытащил. Он потом с нами остался, был почти целый день, пока мы охраняли уцелевший состав. А как же не охранять? В нём же оборудования на целый миллион, а может, и больше, – говорит она простодушно. – Знаете, когда в первый раз попала на «Невском экспрессе» в катастрофу, даже не задумывалась о каких-то знаках судьбы. Но тогда же всё иначе было. А вот сейчас все мои против того, чтобы я возвращалась на дорогу.
Только я без поезда уже не могу. Мне всегда говорили: «У тебя, Маринка, кокарда во лбу». Что это значит? Дурная до работы значит.
|
